ВЕСНА.
Снег сошел как-то незаметно. В суете жизни сложно уловить перемены в природе. Незаметно. Тихо приходит весна, как впрочем, не слышно опускается на землю любое из времен года. Сосны в воде. Это вовсе не на далеком болоте, а в парке у метро Алтуфьево. Несколько сосен и перевернутое в воде вечернее небо. Строгая графика на форе теплого заката. Странно. Я жду автобус и представляю, что нет вокруг шумного города, нет автобусов, людей, нет кучи мусора, а есть лишь сосны. Далекий дикий и прекрасный край. Место, где я еще, наверное, никогда не был. Сосны. Где же это было? В Карелии? На реке Медведице? На Угре? Я пытаюсь вспомнить, но не могу. Какая разница? Дело не в соснах. Внешняя красота это лишь часть нашего восприятия. Есть и другие. Пахнет оттаявшей землей и мне кажется, как я слышу ее дыхание. Весной иногда бывает грустно. Замечали? Все оживает, все просыпается и вроде бы мир, сама природа стала чуть мягче и добрее. Мягче становится и душа. Только почему-то грустно.
Снег сошел. Здорово. Значит можно опять уехать туда, на далекое прекрасное озеро, в другой мир. Там все по-другому, там время течет не заметно и именно так, как оно должно течь между восходами и закатами. Надо ехать, надо обязательно успеть, потому, что опоздать никак нельзя, весной опоздание на встречу с озером означает опоздание на год. Год, выброшенный из жизни.
Перед весенней охотой я всегда начинаю переживать. Терзают сомнения, и гложет беспокойство. Хорошо живется начинающему охотнику, а если ты знаешь, свое озеро уже двадцать лет, то всегда найдется повод для размышлений. Это обычно для меня. Чем ближе час отъезда, тем больше ликование. Знаете, как выбирается мужчина на охоту? Он должен «получить лицензию». Сначала уладить все на работе. Это искусство. Всегда и везде именно в конце апреля выясняется, что именно вы тот самый единственный и не заменимый человек, без которого все незамедлительно рухнет. За день до отъезда вас обязательно поздравят с новой высокой миссией. Завтра не вероятно важная встреча, завтра нас посетит …, а послезавтра вы могли бы, наконец, съездить в служебную командировку, скажем, в Аргентину или Японию. Дома вам сообщат о важных домашних делах, о дальних родственниках которые давно мечтают увидеться с вами, о домашней работе. Черт, я даже не могу себе представить, что может быть как-то иначе! Конечно, все хотят вас оставить в городе. Заговор. Поэтому надо уметь «взять лицензию». Огнем и мечом, плетью и пряником. Вы бываете весной на охоте? Значит, вы меня понимаете. Значит, «лицензия» у вас есть.
За две недели стоит позвонить Николаю Петровичу. Петрович – это егерь. Обязательно надо ему позвонить. Как там? Что он вообще думает по поводу весны? Сойдет ли с заливов к сроку лед? Сколько в лесу осталось снега? Интересно, сколько уцелело лодок? Это все надо знать заранее. И про тростники не забыть спросить. Шторма и морозы треплют заросли тростника. Его может сорвать льдами при половодье. Сколько раз было. Приезжаешь, нет ни травинки. Голое озеро. Где ставить шалаш? Из чего делать? Катастрофа. Приходится мудрить. Шалаш делать из всякого хлама, а кугу и жидкие стебли искать на болотинах в лесу или вообще делать засидку из осоки. Впрочем, осока хороший материал. Камыш по весне уже мало на что пригоден. Он гол и ломок. Он лишился своих длинных листьев. Может быть, поэтому один местный охотник, Олег Дмитриевич заготавливает его заранее. Режет по осени, вяжет в снопы и ставит под навес до весенней охоты. Хитрюга. Он вообще-то все правильно делает. Не спешит. Приедет и строит спокойно шалаш. Хоромы. Такое сооружение воздвигнет, закачаешься. Даже вышколенный кряковой селезень не почует подвоха. Хорошие шалаши, без просвета. Плотные. В таком всегда тепло и укромно. Порою мне кажется, что дед там спит, но пара крякашей под навесом укажут, что все подозрения напрасны. Мне тоже надо будет так поступить (это я про тростник, а не сон), правильное решение. Впрочем, все вздор. Есть главное, а есть второстепенное. Главное – добраться, преодолеть все препятствия. Остальное второстепенно. Провидение вечно глумиться над нами. Лет, кажется пять-семь тому назад я так же «брал лицензии» и переживал. Все уладил с начальником, утряс все семейные дела. Я полностью подготовился и был твердо уверен, обратно дороги нет. Должен уехать и уеду. Рюкзак стоял собранным на пороге. Ночью поднялась температура, но это все козни. Наплевать. Все ли я взял с собой? Еле дождался утра. Кажется, все получается, я еду. Жена звонит на вокзал уточнить расписание поездов и выясняется, что на сегодня все отменено. Провал. Все сорвалось из-за какой-то нелепости. Выручил отец. Он как всегда все понял без слов, он мог почувствовать мое состояние. Он просто приехал ко мне на своем автомобиле и отвел меня на мое озеро. Просто взял и отвез. Двести пятьдесят километров. К чему слова. Так бывает, чем выше ставки, тем больше приз. Резал ножом тростник и порезал стеблем руку. Кровь почему-то не огорчила, и я подумал, что кровь это, наверное, к удаче. Так оно и было.
Конспирация. Приятеля Вовку могут и не отпустить. Опять происки начальников. Вовка отчаянный охотник и «последний из могикан». Он настоящий охотник и все эти годы мы охотимся на озере вместе. Он чувствует приближение весны и «готовит плацдарм». Он переживает, так же как и я, и настаивает на конспирации. Телефон в офисе могут прослушать. Могут даже читать его электронные письма. Конспирация. Он злится и говорит, что случись чего «заболеет», но обязательно вырвется на волю. Через пару дней официальное письмо; «А здоровье мое все хуже и хуже и все к тому, что придется мне лечь в больницу. Подлечиться дней десять. Уже был у врача. Прописан дисперсант №7. Взял три пачки. Знаю что и у тебя тоже очередное обострение, так, что в случае чего могу поделиться лекарством. Врачи говорят, что эффекта привыкания быть не должно…»
Вовка, конечно, «заболел» и через пять дней мы с ним серьезно обсуждали, что бы ему сказать этим «бумажным червям» по поводу его выздоровления? Почему такая красная рожа и обветренные руки? Жаркие стояли дни. Вода плавилась под лучами солнца, а в самой воде под берегом у бурой травы плавились стаи весенней плотвы. Утром — утки, в обед — плотва, вечером — тяга. Прекрасные, не забываемые дни.
Впрочем, все ерунда. Главное добраться и чтобы была пригодной лодка. Все остальное вздор. Не важно где ночевать. Петрович пустит переночевать в баню и это тоже вариант. Добраться бы. Интересно как? Мой товарищ всегда уезжает на место заранее. Уже через пару дней после секретного письма он сядет на поезд, потом будет трястись с тяжеленным рюкзаком то в одном, то в другом автобусе. А потом будет тропа через лес. Двадцать пять километров лесной дороги по весенним просекам и болотам. Ставки растут. Все правильно, надо быть на месте загодя. Тогда будет запас времени и на выбор места для шалаша и на его строительство. Это правильное решение и он справится. Уже потом, через несколько дней, после нашей встречи, в пятницу перед самым открытием охоты он будет сидеть на пороге избы, и рассказывать мне про свой лесной переход. Про глухаря на сушине, про весенних гадюк, про вальдшнепов. Рассказывать и смотреть, как я торопливо собираю основу для своего собственного шалаша, шалаша который я буду ставить завтра на весеннем разливе ранним утром, в сиреневых весенних сумерках.
Весна беспокойное время года. Короткие ночи и светлые зори. Весной всегда трудно все успеть. Не так давно, всего пару месяцев назад мы с другом подробно обсуждали вечерами, как будем ходить на тягу вальдшнепа. Конечно, это будет непременно «дальняя тяга». Ближние полянки тоже хороши, но ТАМ! Всего в семи километрах есть чудесная лесная поляна. Это лучшее место в округе, а быть может лучшее место на Земле. Это настоящая глушь, где ленивые и беспечные вальдшнепы начинаю тянуть еще по-светлому. Это, почти сказка. Дорога туда, конечно не легка, но понятна. Семь километров просек это не то, что должно настораживать настоящего мужчину. Можно передохнуть на галечнике, а потом посидеть, уже придя на место. Приходить, конечно, надо заранее. Тогда можно развести костер и выпить чаю. Поискать где ты будешь ожидать сумеречного кулика. Мы смакуем, как будем искать новую лесную полянку, где по нашим расчетам вальдшнепа будет еще больше. Там выбирается из лесных завалов ручей, и вечерами видно как именно там мотаются вальдшнепы. Просвет в кронах вроде был побольше. Наверное, маленькая, никому еще не известная полянка и мы ее непременно сыщем. Зимние грезы. Весною же все проще. Один, много два перехода и семь километров уже не кажутся пустяками. Когда вы два раза подряд пройдете обратный путь в полнейшей темноте, когда все, что вокруг вас это болото, вода и молчаливый притихший лес, а дорога кажется бесконечной, то сразу оцените и ближние поляны и это тоже правильно.
Весна не может прийти к нам без тяги вальдшнепа. Нет тяги, нет жизни. Я стоял на краю поляны у лесного ручья, а приятель стоял на другой ее стороне. Вечер пролетел не заметно. Двадцать два вальдшнепа! Не на выстреле, нет. Всего. Столько перевидел. Великолепно. Лягушки «нерестились» по лужам и заглушали все остальные звуки. У ноги лениво и сонно жужжал первый шмель. Бекасы токовали в небе. Где-то на углу в мелочах бродил медведь. Ловил осоловевших от счастья лягушек. Медведь был явно не доволен моим присутствием, но крепился и не подавал виду. Он долго трещал ветками и ушел только с темнотой. В ручье живут бобры, и на днях один из них даже пытался покусать приятеля. Вечером все смеялись над Вовкиным рассказом. Петрович даже провел какую-то не приличную параллель. Весна, дескать. Сегодня Вовка стоит на другом краю (от бобра подальше), а этот край поляны как самый лучший уступил мне. С темнотой подходит поближе. Холодает. Изо рта вырывается пар. Вовка пьет из пластиковой бутылки березовый сок и уверяет меня, что именно сейчас, в темноте у берега ручья можно увидеть самого разного зверя. «Как стемнеет так они тут ходить начинают, — говорит он, — шастают все кому не лень». Не проходит и минуты, как с треском на поляну вывалились несколько зайцев. Весна. Одна дама и пять кавалеров. Они долго скакали около нас, не обращая никакого внимания на луч фонаря.
На обратной дороге к дому лесной лужи поднялись не видимые в темноте утки. Прошли где-то в звездном небе гуси. Ветки хлещут по голенищам сапог. Колея заполнена талой водой до краев и следует аккуратно идти по самому краю. Во время перекуров ночной мрак кажется особенно бархатным. Ночь трогает тебя за плечо и где-то на другом краю леса, туда, где сверкает Полярная звезда, нас ждет дом и растопленная печь. Где можно будет отдохнуть и обсушиться. Там будет чай и разговоры. Косые взгляды на циферблат часов. Времени на сон становится все меньше и меньше. Коротки весенние сумерки.
Утки каждый день поднимаются с одной и той же лесной лужи. Это две стайки. Чирки и свиязи. Что они делают в лесу? Отчего не милы им широкие разливы? Впрочем, кажется утки сейчас везде. Тихими утренними зорями стаи нырков похожи на плесах на большие черные пятна. У грив затопленного леса чирки, парочки таких тихих и семейных свиязей. Здесь к подсадной утке будет спешить ее зеленоголовый кавалер. Здесь гуси и кажется все вокруг наполнено жизнью. У лодки проплыла норка, в тростках бродит енот. На рассвете напомнил о себе вальдшнеп, протянувший прямо над лодкой. Ушел через протоку на лесной остров. Ходит у берега щука, плавится плотва. Серая цапля вытянула голову на мысу и пока не поймет, откуда исходит опасность. По-весеннему кричат чайки. Бормочут на березах тетерева.
Я не так часто пользуюсь подсадной. Мне нравится манить манком и ставить чучела. Сегодня фартовый день, и после очередного выстрела я вижу марево над планкой моих стволов. Только что почти, что на голову обрушились гоголи. Они сначала вели себя настороженно, но потом быстро вошли в раж. Стали гоняться за уточками и драться между собой. Потом сел кряковой селезень, после этого одиночка чирок-свистунок. Птица идет одна за другой и порою не успевает эхо от выстрела еще успокоиться, как над головою уже слышен свист очередной стаи. Бью птицу только на воде и с расстановкой. Тут весь кураж. Надо бить лишь селезней и не попортить чучела. Выбитый дробью утиный пух медленно плывет по темной воде.
Здесь есть один красивый залив. Называется — Художник. Он всегда укрыт от любой волны. Он очаровывает соснами и темной глубокой водой. Лодка всегда чалится вплотную к берегу. Глубоко. В тростнике у Художника сонно вздыхают мореные коряги. Здесь всегда тепло и после каждого гребка от весел на воду капают круглые маслянистые капли воды. От каждого движения поверхность залива начинает волноваться. Повсюду у тростников стеной стоит робкая весенняя плотва. На краю Художника есть пара кустов ольхи и это хорошее место. Это мыс и значит, мои чучела будет далеко видно и со стороны залива и с открытой воды. За ветлами заболоченная пойма и тростники где всегда сидят осторожный кряковые селезни, а через сто метров длинный затопленный половодьем остров. В полнейшей темноте я выбрался к затопленной ольхе. Было тепло. Кусты покрылись жёлтыми султанами. Тростники повалены ветрами, и укрыться можно только среди ветвей. Ворочается на волне коряга, бормочут тетерева. Стволы и колодка стали матовыми от утренней свежести. Селезни плавают в воде и горят как изумруды. Хорошее место, ловкое. Птица охотно отзывается на манок, и вот уже совсем близко сидит пара кавалеров. Один выстрел – два селезня. Третий бит на подъеме. Идут через плес табуны гусей. Счастье.
После охоты всегда надо отдохнуть. Полдень приходит с тишиной. Покой редкий гость в городе, но здесь все пропитано покоем. Висят под навесом битые утки. Два старых джентльмена рассматривают селезня свиязи и горячо обсуждают, что это за странный чирок. Сходятся во мнении – «северный чирок». Я варю рис с тушенкой, мой приятель Володя спит, другой приятель, тоже Володя, где-то ищет в заливе плотву. Я варю кашу и смотрю на часы. Поесть и поспать. Три часа на сон и можно опять идти на вечернюю тягу вальдшнепа. Круговорот событий.
Когда это было. Вчера? Три года назад? Руки потемнели от загара и потрескались от весел и воды. Лицо до сих пор помнит брызги озерной воды. Запах весны, кажется, до сих пор исходит от моей одежды. Запах костра и рыбы. Запах пороха и еловых лап. Я стою у грязной лужи в городском парке у метро. Сосны в воде. Сосны и вчерне небо. Графика.
Запах земли и хмель свободы.
Алексей Дудкин.
журнал «Мастер-ружье»